Неточные совпадения
Вронский с Анною три месяца уже путешествовали вместе по Европе. Они объездили Венецию, Рим, Неаполь и только что
приехали в небольшой итальянский город, где хотели поселиться
на некоторое
время.
В то
время как она входила, лакей Вронского с расчесанными бакенбардами, похожий
на камер-юнкера, входил тоже. Он остановился у двери и, сняв фуражку, пропустил ее. Анна узнала его и тут только вспомнила, что Вронский вчера сказал, что не
приедет. Вероятно, он об этом прислал записку.
В то
время как Степан Аркадьич
приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти все деньги из дому, весело и приятно проводил
время и
на скачках и
на дачах, Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
Личное дело, занимавшее Левина во
время разговора его с братом, было следующее: в прошлом году,
приехав однажды
на покос и рассердившись
на приказчика, Левин употребил свое средство успокоения — взял у мужика косу и стал косить.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым
на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего
на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата,
приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые
приехали в одно
время, уложила раненого
на постель и осталась у него ходить за ним.
Обед был накрыт
на четырех. Все уже собрались, чтобы выйти в маленькую столовую, как
приехал Тушкевич с поручением к Анне от княгини Бетси. Княгиня Бетси просила извинить, что она не
приехала проститься; она нездорова, но просила Анну
приехать к ней между половиной седьмого и девятью часами. Вронский взглянул
на Анну при этом определении
времени, показывавшем, что были приняты меры, чтоб она никого не встретила; но Анна как будто не заметила этого.
Первое
время Анна искренно верила, что она недовольна им за то, что он позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы,
приехав на вечер, где она думала встретить его, a его не было, она по овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это преследование не только не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес ее жизни.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он
приедет сейчас. — Она вынула часы и посмотрела
на них. — Но как он мог уехать, оставив меня в таком положении? Как он может жить, не примирившись со мною?» Она подошла к окну и стала смотреть
на улицу. По
времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать минуты.
После графини Лидии Ивановны
приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь
приехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное
время употребила
на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить
на записки и письма, которые у нее скопились
на столе.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то
время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз
приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести
на другой день.
Вчера я
приехал в Пятигорск, нанял квартиру
на краю города,
на самом высоком месте, у подошвы Машука: во
время грозы облака будут спускаться до моей кровли.
— Однако ж мужички
на вид дюжие, избенки крепкие. А позвольте узнать фамилию вашу. Я так рассеялся…
приехал в ночное
время…
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то
время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда
на время приезжали, —
Кричали женщины: ура!
Арина Власьевна не замечала Аркадия, не потчевала его; подперши кулачком свое круглое лицо, которому одутловатые, вишневого цвета губки и родинки
на щеках и над бровями придавали выражение очень добродушное, она не сводила глаз с сына и все вздыхала; ей смертельно хотелось узнать,
на сколько
времени он
приехал, но спросить она его боялась.
—
На меня теперь нашла хандра, — сказала она, — но вы не обращайте
на это внимания и
приезжайте опять, я вам это обоим говорю, через несколько
времени.
Самгин не встречался с ним несколько месяцев, даже не вспоминал о нем, но однажды, в фойе театра Грановской, во
время антракта, Дронов наскочил
на него, схватил за локоть, встряхнул руку и, веселыми глазами глядя под очки Самгина, выдыхая запах вина, быстро выразил радость встречи, рассказал, что утром
приехал из Петрозаводска, занят поставками
на Мурманскую дорогу.
—
Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала
на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал
на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по
времени не выходит, чтоб она могла наскочить
на взрыв. Губернатор-то — дядя мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
Штольц не
приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул
на короткое
время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал
на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
«А ведь я давно не ребенок: мне идет четырнадцать аршин материи
на платье: столько же, сколько бабушке, — нет, больше: бабушка не носит широких юбок, — успела она в это
время подумать. — Но Боже мой! что это за вздор у меня в голове? Что я ему скажу? Пусть бы Верочка поскорей
приехала на подмогу…»
В юности он
приезжал не раз к матери, в свое имение, проводил
время отпуска и уезжал опять, и наконец вышел в отставку, потом
приехал в город, купил маленький серенький домик, с тремя окнами
на улицу, и свил себе тут вечное гнездо.
Встречаешь европейца и видишь, что он
приехал сюда
на самое короткое
время, для крайней надобности; даже у того, кто живет тут лет десять, написано
на лице: «Только крайность заставляет меня томиться здесь, а то вот при первой возможности уеду».
Так он очищался и поднимался несколько раз; так это было с ним в первый раз, когда он
приехал на лето к тетушкам. Это было самое живое, восторженное пробуждение. И последствия его продолжались довольно долго. Потом такое же пробуждение было, когда он бросил статскую службу и, желая жертвовать жизнью, поступил во
время войны в военную службу. Но тут засорение произошло очень скоро. Потом было пробуждение, когда он вышел в отставку и, уехав за границу, стал заниматься живописью.
После фабрики она жила в деревне, потом
приехала в город и
на квартире, где была тайная типография, была арестована и приговорена к каторге. Марья Павловна не рассказывала никогда этого сама, но Катюша узнала от других, что приговорена она была к каторге за то, что взяла
на себя выстрел, который во
время обыска был сделан в темноте одним из революционеров.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с того самого
времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что
на Святую сюда
приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий».
Шайка,
на которую мы наткнулись,
приехала в залив Пластун
на лодках с намерением заняться грабежом шаланд, заходящих сюда во
время непогоды.
Иметь такого служащего в России, разумеется, было выгодно для фирмы, его перевели в лондонскую контору
на испытание, испытали, и вот, с полгода
времени до обеда у Полозова он
приехал в Петербург агентом фирмы по сальной и стеариновой части, с жалованьем в 500 фунтов.
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие князя Верейского. Князь долгое
время находился в чужих краях, всем имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца князь возвратился из-за границы и
приехал в свою деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув к рассеянности, он не мог вынести уединения и
на третий день по своем приезде отправился обедать к Троекурову, с которым был некогда знаком.
Отцу моему досталось Васильевское, большое подмосковное именье в Рузском уезде.
На следующий год мы жили там целое лето; в продолжение этого
времени Сенатор купил себе дом
на Арбате; мы
приехали одни
на нашу большую квартиру, опустевшую и мертвую. Вскоре потом и отец мой купил тоже дом в Старой Конюшенной.
Роковой день приближался, все становилось страшнее и страшнее. Я смотрел
на доктора и
на таинственное лицо «бабушки» с подобострастием. Ни Наташа, ни я, ни наша молодая горничная не смыслили ничего; по счастию, к нам из Москвы
приехала, по просьбе моего отца,
на это
время одна пожилая дама, умная, практическая и распорядительная. Прасковья Андреевна, видя нашу беспомощность, взяла самодержавно бразды правления, я повиновался, как негр.
Между рекомендательными письмами, которые мне дал мой отец, когда я ехал в Петербург, было одно, которое я десять раз брал в руки, перевертывал и прятал опять в стол, откладывая визит свой до другого дня. Письмо это было к семидесятилетней знатной, богатой даме; дружба ее с моим отцом шла с незапамятных
времен; он познакомился с ней, когда она была при дворе Екатерины II, потом они встретились в Париже, вместе ездили туда и сюда, наконец оба
приехали домой
на отдых, лет тридцать тому назад.
Губернатор Рыхлевский ехал из собрания; в то
время как его карета двинулась, какой-то кучер с небольшими санками, зазевавшись, попал между постромок двух коренных и двух передних лошадей. Из этого вышла минутная конфузия, не помешавшая Рыхлевскому преспокойно
приехать домой.
На другой день губернатор спросил полицмейстера, знает ли он, чей кучер въехал ему в постромки и что его следует постращать.
Мы покраснели до ушей, не смели взглянуть друг
на друга и спросили чаю, чтоб скрыть смущение.
На другой день часу в шестом мы
приехали во Владимир.
Время терять было нечего; я бросился, оставив у одного старого семейного чиновника невесту, узнать, все ли готово. Но кому же было готовить во Владимире?
Когда матушка
на короткое
время приезжала в Москву, то останавливалась
на постоялом дворе у Сухаревой, и тогда Стрелков только и делал, что приходил к ней или уходил от нее.
В то
время дела такого рода считались между приказною челядью лакомым кусом. В Щучью-Заводь
приехало целое временное отделение земского суда, под председательством самого исправника. Началось следствие. Улиту вырыли из могилы, осмотрели рубцы
на теле и нашли, что наказание не выходило из ряду обыкновенных и что поломов костей и увечий не оказалось.
Жил он привольно и по зимам давал званые обеды и вечера,
на которые охотно
приезжали московские «генералы», разумеется, второго сорта, из числа обладавших Станиславом второй степени, которому в то
время была присвоена звезда (но без ленты).
На святках староста опять
приехал и объявил, что Ольга Порфирьевна уж кончается. Я в это
время учился в Москве, но
на зимнюю вакацию меня выпросили в Заболотье. Матушка в несколько минут собралась и вместе с отцом и со мной поехала в Уголок.
Фома Григорьевич третьего году,
приезжая из Диканьки, понаведался-таки в провал с новою таратайкою своею и гнедою кобылою, несмотря
на то что сам правил и что сверх своих глаз надевал по
временам еще покупные.
Эта «ажидация» для выездных лакеев, которые
приезжали сюда в старые
времена на запятках карет и саней, была для них клубом. Лакеи здесь судачили, сплетничали и всю подноготную про своих господ разносили повсюду.
Мы почему-то думали, что мать Антося
приехала в Гарный Луг в карете, что
время родов застигла ее у Гапкиной хаты, что ее высадили какие-то таинственные господа, которые затем увезли ее дальше, оставив Гапке Антося, денег
на его содержание и разные обещания.
В одно
время здесь собралась группа молодежи. Тут был, во — первых, сын капитана, молодой артиллерийский офицер. Мы помнили его еще кадетом, потом юнкером артиллерийского училища. Года два он не
приезжал, а потом явился новоиспеченным поручиком, в свежем с иголочки мундире, в блестящих эполетах и сам весь свежий, радостно сияющий новизной своего положения, какими-то обещаниями и ожиданиями
на пороге новой жизни.
Вскоре он уехал
на время в деревню, где у него был жив старик отец, а когда вернулся, то за ним
приехал целый воз разных деревенских продуктов, и
на возу сидел мальчик лет десяти — одиннадцати, в коротенькой курточке, с смуглым лицом и круглыми глазами, со страхом глядевшими
на незнакомую обстановку…
Надулась, к удивлению, Харитина и спряталась в каюте. Она живо представила себе самую обидную картину торжественного появления «Первинки» в Заполье, причем с Галактионом будет не она, а Ечкин. Это ее возмущало до слез, и она решила про себя, что сама поедет в Заполье, а там будь что будет: семь бед — один ответ. Но до поры до
времени она сдержалась и ничего не сказала Галактиону. Он-то думает, что она останется в Городище, а она вдруг
на «Первинке» вместе с ним
приедет в Заполье. Ничего, пусть позлится.
В Кукарский завод скитники
приехали только вечером, когда начало стемняться.
Время было рассчитано раньше. Они остановились у некоторого доброхота Василия, у которого изба стояла
на самом краю завода. Старец Анфим внимательно осмотрел дымившуюся паром лошадь и только покачал головой. Ведь, кажется, скотина, тварь бессловесная, а и ту не пожалел он, — вон как упарил, точно с возом, милая, шла.
— Справки наводить
приезжал, — сообщил Замараев шепотом Харченке. — Знает, где жареным пахнет. В последнее-то
время тятенька
на фабрике векселями отдувался, — ну, а тут после богоданной маменьки наследство получит. Это хоть кому любопытно… Всем известно, какой капитал у маменьки в банке лежит. Ох, грехи, грехи!.. Похоронить не дадут честь-честью.
Увлекшись этим богословским спором, Вахрушка, кажется, еще в первый раз за все
время своей службы не видал, как
приехал Мышников и прошел в банк. Он опомнился только, когда к банку сломя голову прискакал
на извозчике Штофф и, не раздеваясь, полетел наверх.
Так братья и не успели переговорить. Впрочем, взглянув
на Симона, Галактион понял, что тут всякие разговоры излишни. Он опоздал. По дороге в комнату невесты он встретил скитского старца Анфима, —
время проходило, минуя этого человека, и он оставался таким же черным, как в то
время, когда венчал Галактиона. За ним в скит был послан нарочный гонец, и старик только что
приехал.
Они к этому привыкают потому, что во
время сноповой возки беспрестанно повторяют этот маневр, то есть садятся
на деревья, когда крестьяне
приедут за снопами, и слетают опять
на скирды, когда крестьяне уедут с нагруженными телегами.
Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам
на последние, да в бесчувствии всю ночь
на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем
временем за ночь еще собаки обгрызли.
— Значит, Феня ему по самому скусу пришлась… хе-хе!.. Харч, а не девка: ломтями режь да ешь. Ну а что было, баушка, как я к теще любезной
приехал да объявил им про Феню, что, мол, так и так!.. Как взвыли бабы, как запричитали, как заголосили истошными голосами — ложись помирай. И тебе, баушка, досталось
на орехи. «Захвалилась, — говорят, — старая грымза, а Феню не уберегла…» Родня-то, баушка, по нынешним
временам везде так разговаривает. Так отзолотили тебя, что лучше и не бывает, вровень с грязью сделали.